Осенью 1865 года, в разных концах России произошли два события. 6 ноября в маленьком городке Кяхта в Забайкалье родился мальчик. А через месяц — в начале декабря — под Москвой открылась Петровская земледельческая и лесная академия, вспоследствии знаменитая «Тимирязевка». Никто не предполагал тогда, что со временем эта академия станет крупнейшим и самым популярным сельско-хозяйственным институтом страны, а мальчик из Кяхты — одним из се ведущих профессоров, основателем русской агрохимической школы. Мальчика назвали Дмитрием. Его отцом был кяхтинский счетовод Николай Семенович Прянишников.
В 1883 году Дмитрий Прянишников приехал в Москву. Золотая медаль, полученная по окончании гимназии, давала возможность поступить в любой институт, на любой факультет Университета.
Правда, далась эта медаль не легко, хотя юноша был очень способным. Случилось, что темой выпускного сочинения в Иркутской гимназии в тот год оказались «Чувства русского по поводу священного коронования». Гимназист Дмитрий Прянишников умудрился закончить сочинение на эту верноподданническую тему словами Некрасова:
«Доля народа, счастье его,
Свет и свобода — прежде всего!»
С большим трудом удалось либерально настроенным педагогам отстоять право одного из своих лучших учеников на золотую медаль.
И вот Москва, Моховая, Университет. Семнадцатилетний Прянишников перед выбором: куда идти? Учителя советовали — на филологический факультет. Но на математическом читает сам Столетов, на естественном — Тимирязев, Марковников.
Так и не приняв окончательного решения, Прянишников подает на математический — эта паука будет полезна в любом случае. Но уже через год он переходит в «естественники». Здесь и определяется его призвание. Больше всего увлекает его молодая и очень гуманная наука — агрохимия, зарождающаяся на перепутьи химии, ботаники и физиологии растений. Увлечение перерастает в страсть. Окончив университет, Прянишников вновь поступает на первый курс. На этот раз в Петровскую академию. Семестры летят стремительно. Затем — два года учебы за границей, и в 1894 году Прянишников возвращается в академию. За эти годы ее успели разогнать — за вольнодумство студентов и профессуры — и создать снова, на этот раз под названием «Московский сельскохозяйственный институт».
Дмитрий Николаевич Прянишников. Рисунок Т. Жирмунской. 1934 год
Воспитанник академии Д. Н. Прянишников становится профессором одной из ее кафедр. До последнего дня его жизнь будет теперь связана с этим домом, с этими аудиториями, аллеей лиственниц, и опытными полями.
История науки знает два типа ученых. Одни могут сочетать углубленное и тонкое исследование своих специфических проблем с широким проникновением в другие области жизни. Они пишут публицистические статьи и стихи, сочиняют музыку, путешествуют. Таков был Ломоносов, такими были Лавуазье и Гумбольдт, а из наших современников — Николай Иванович Вавилов.
Но есть и другой тип ученых, те, кто стремится свести к минимуму все, что отвлекает от непосредственных научных забот. Все, вплоть до бытовых нужд и интересов. Классическим примером такого ученого мог бы быть Генри Кавендиш — английский физик, химик, натуралист — человек, сумевший вести жизнь погруженного в свои мысли отшельника среди городского шума и сутолоки.
На первый взгляд, Прянишников скорее принадлежал к этому второму типу ученых, правда, без обычных для них причуд. Всю свою жизнь он провел в напряженной работе. Работа, только работа — со всеми ее внутренними перипетиями, была ее главным содержанием.
Все, что лежало за пределами работы, подчинялось раз и навсегда заведенному порядку.
Он поднимался рано и шел пешком в академию. Два с половиной километра через поля и парк помогали ему сохранить свежесть и бодрость на весь день.
Потом — лекции, рукописи, работа в лаборатории. И вечером — снова пешком, домой.
И так каждый день, из года в год.
Правда, за полвека своей профессорской деятельности Прянишников совершил около пятидесяти дальних поездок по стране и двадцать пять раз выезжал за границу для участия в международных химических и агрономических конгрессах и для ознакомления с промышленностью п сельским хозяйством европейских стран. Правда, до революции — выборный директор академии, а после революции — организатор и руководитель многих агрохимических институтов, лабораторий и кафедр, он то и дело был вынужден менять свой распорядок ради неотложных поездок «в город», как до сих пор называют в Тимирязевке центральные районы Москвы.
Но несмотря па все это, в жизни Прянишникова почти не было того, что обычно называют приключениями. И даже в поездках, ближних и дальних, он оставался прежде всего ученым, исследователем, вдумчивым наблюдателем и мыслителем. Это не мешало ему сохранить на всю жизнь мятежный дух молодости, нелегкий талант гражданственности, который удесятеряет силы и помогает достичь высот в научном творчестве.
Этот необычайно мягкий, «тишайший» человек умел быть и гневным, и решительным. Гневным — когда ему приходилось сталкиваться с недобросовестными решениями в науке, с шаблонным мышлением, догматизмом. Решительным — когда он слышал об «исчезновении» то одного, то другого из своих учеников, друзей, знакомых.
Он обошел все, буквально все пороги, пытаясь добиться справедливости для оклеветанного А. Г. Дояренко — своего ученика, одного из основателей другой ветви сельскохозяйственной науки — агрофизики.
Он никогда не мог смириться с трагическим концом академика Н. М. Тулайкова. Его голос, обычно тихий, гремел с председательского места, когда на сессии ВАСХНИЛ в 1937 году скороспелые «борцы» пытались нажить капиталец, клевеща на уже арестованных.
1889 год
А когда преступный навет лишил свободы академика Н. И. Вавилова, Прянишников не побоялся во всеуслышание заявить о его невиновности. Более того, в 1942 году, через два года после ареста Н. И. Вавилова, Прянишников, используя свои права академика, выдвинул работы замечательного ботаника на соискание Государственной премии.
Ну, а для друзей и для тех знавших его людей, которые были еще слишком молоды, для того чтобы считать себя вправе называться его друзьями, он всегда оставался внимательным учителем и наставником.
Прянишников стал одним из самых выдающихся агрохимиков мира.
Главной темой, прошедшей через шесть десятилетий его исследовательской деятельности, был азот. Знаменательно, что последняя книга Прянишникова, опубликованная в 1945 году и как бы подводившая итоги всех его работ, называется «Азот в жизни растений и в земледелии СССР».
О том, что инертный и «безжизненный» элемент азот крайне необходим растениям, люди знали и раньше. Азотные удобрения, в первую очередь чилийская селитра, применялись не один век.
Но было известно и то, что одно из самых распространенных соединений азота — аммиак вредит растениям. Избыток аммиака приводит их к гибели.
На этом основании делался вывод, что только нитраты, а никак не аммиак, могут быть основой азотной «нищи» растений.
Многочисленные, тонко продуманные физиологические опыты Прянишникова позволили ему сделать удивительный вывод: аммиак быстро поглощается и усваивается растением. Прянишников пошел дальше: он выяснил «корень зла», причину прежних ошибок. Оказалось, — дело в том, какими глазами смотреть на растение — глазами физиолога или агронома. С точки зрения чистой физиологии аммиак усваивается лучше селитры. Опыты в теплицах в вегетационных домиках подтверждают эту точку зрения. Но следующая фаза — повторение опыта в естественных, полевых условиях. И тут обнаруживаются преимущества селитры перед аммиаком. На дерново- подзолистых почвах, например, с ее помощью получают более высокий урожай… Какой же азот нужнее растению — в виде нитратов или в виде аммиака?
Многое, очень многое зависит не только от растения, но и от свойств среды, то есть почвы. Между ними и физиологией растения существуют сложные взаимосвязи. Если в растениях, и прежде всего в их семенах, мало углеводов, то усвоение аммиака затруднено, а его накопление вредно. Но если углеводов много, как, например, в картофельных клубнях, то аммиак хорошо усваивается и вместе с органическими кислотами — продуктом окисления углеводов — становится сырьем для образования молекул аминокислот, из которых складываются белки. Это лишь один фрагмент разработанной ученым общей схемы превращений азотистых веществ в растительном организме.
Прянишников провел большие — и химические, и чисто агрономические — исследования «биологического» азота, то есть того азота, который накапливается в корнях бобовых растений; нашел и ввел в практику нашего земледелия особенно ценное зеленое удобрение — многолетний люпин. Подробно исследовал и еще одно природное удобрение — навоз. Сделанный Прянишниковым вывод — «навоз не враг минеральных удобрений, наоборот, чем их больше, тем большее значение приобретает навоз» — лучший ответ тем, кто упрекал ученого и его соратников в ограниченном пристрастии только к минеральным удобрениям.
Необозримо наследие Прянишникова и во многих других разделах агрохимии и агрономии. Он одним из первых исследовал отечественные фосфориты и установил, в каких условиях оправдано применение непереработанных фосфоритов, а когда следует использовать только суперфосфат. Он принял участие и в решении чисто технологической проблемы переработки фосфоритов в суперфосфат…
Тысячи больших и малых открытий и находок содержатся в трудах Прянишникова, его книгах и статьях, начиная от первой, вышедшей из печати еще в восьмидесятых годах прошлого века, и до последней — итоговой.
1910 год
Всю жизнь Прянишников был пылким пропагандистом чудотворной силы химии, а позднее — одним из инициаторов химизации сельского хозяйства. Этот период деятельности ученого начался с Октября, о котором сам Прянишников писал, что он в корне изменил «весь характер моей деятельности, потому что только после него явилась широкая возможность переустройства нашего земледелия на основах науки».
В одной из своих работ, говоря о результатах применения минеральных удобрений, Прянишников сравнивал их с новым континентом, как бы всплывшим внезапно из океанских вод для того, чтобы отдать плодородие своих нив человеку. Он имел право на эти слова. Он сам открыл, а точнее — создал этот континент.
А. Иванов