Осенью 1865 года, в раз­ных концах России произошли два события. 6 ноября в маленьком городке Кяхта в За­байкалье родился мальчик. А через ме­сяц — в начале декабря — под Москвой от­крылась Петровская земледельческая и лесная академия, вспоследствии знаменитая «Тимирязевка». Никто не предполагал тог­да, что со временем эта академия станет крупнейшим и самым популярным сельско-хозяйственным институтом страны, а маль­чик из Кяхты — одним из се ведущих про­фессоров, основателем русской агрохимиче­ской школы. Мальчика назвали Дмитрием. Его отцом был кяхтинский счетовод Николай Семенович Прянишников.

В 1883 году Дмитрий Прянишников приехал в Москву. Золотая медаль, полу­ченная по окончании гимназии, давала возможность поступить в любой институт, на любой факультет Университета.

Правда, далась эта медаль не легко, хотя юноша был очень способным. Случилось, что темой выпускного сочинения в Иркутской гимназии в тот год оказались «Чувства русского по поводу священного коронова­ния». Гимназист Дмитрий Прянишников умудрился закончить сочинение на эту верно­подданническую тему словами Некрасова:

«Доля народа, счастье его,

Свет и свобода — прежде всего!»

С большим трудом удалось либерально настроенным педагогам отстоять право од­ного из своих лучших учеников на золотую медаль.

И вот Москва, Моховая, Университет. Семнадцатилетний Прянишников перед вы­бором: куда идти? Учителя советовали — на филологический факультет. Но на матема­тическом читает сам Столетов, на естествен­ном — Тимирязев, Марковников.

Так и не приняв окончательного реше­ния, Прянишников подает на математиче­ский — эта паука будет полезна в любом случае. Но уже через год он переходит в «естественники». Здесь и определяется его призвание. Больше всего увлекает его моло­дая и очень гуманная наука — агрохимия, зарождающаяся на перепутьи химии, бота­ники и физиологии растений. Увлечение перерастает в страсть. Окончив универси­тет, Прянишников вновь поступает на первый курс. На этот раз в Петровскую академию. Семестры летят стремительно. Затем — два года учебы за границей, и в 1894 году Прянишников возвращается в академию. За эти годы ее успели разогнать — за вольнодумство студентов и про­фессуры — и создать снова, на этот раз под названием «Московский сельскохозяйственный институт».

Дмитрий Николаевич Прянишников. Рисунок Т. Жирмунской. 1934 год

Воспитанник академии Д. Н. Пряниш­ников становится профессором одной из ее кафедр. До последнего дня его жизнь будет теперь связана с этим домом, с этими ауди­ториями, аллеей лиственниц, и опытными полями.

История науки знает два типа ученых. Одни могут сочетать углубленное и тонкое исследование своих специфических проблем с широким проникновением в другие обла­сти жизни. Они пишут публицистические статьи и стихи, сочиняют музыку, путеше­ствуют. Таков был Ломоносов, такими были Лавуазье и Гумбольдт, а из наших совре­менников — Николай Иванович Вавилов.

Но есть и другой тип ученых, те, кто стремится свести к минимуму все, что от­влекает от непосредственных научных за­бот. Все, вплоть до бытовых нужд и ин­тересов. Классическим примером такого ученого мог бы быть Генри Кавендиш — английский физик, химик, натуралист — че­ловек, сумевший вести жизнь погруженного в свои мысли отшельника среди городского шума и сутолоки.

На первый взгляд, Прянишников скорее принадлежал к этому второму типу ученых, правда, без обычных для них причуд. Всю свою жизнь он провел в напряженной рабо­те. Работа, только работа — со всеми ее внутренними перипетиями, была ее глав­ным содержанием.

Все, что лежало за пределами работы, подчинялось раз и навсегда заведенному по­рядку.

Он поднимался рано и шел пешком в академию. Два с половиной километра че­рез поля и парк помогали ему сохранить свежесть и бодрость на весь день.

Потом — лекции, рукописи, работа в ла­боратории. И вечером — снова пешком, до­мой.

И так каждый день, из года в год.

Правда, за полвека своей профессорской деятельности Прянишников совершил около пятидесяти дальних поездок по стране и двадцать пять раз выезжал за границу для участия в международных химических и агрономических конгрессах и для ознаком­ления с промышленностью п сельским хо­зяйством европейских стран. Правда, до ре­волюции — выборный директор академии, а после революции — организатор и руково­дитель многих агрохимических институтов, лабораторий и кафедр, он то и дело был вынужден менять свой распорядок ради не­отложных поездок «в город», как до сих пор называют в Тимирязевке центральные районы Москвы.

Но несмотря па все это, в жизни Пря­нишникова почти не было того, что обычно называют приключениями. И даже в поезд­ках, ближних и дальних, он оставался прежде всего ученым, исследователем, вдум­чивым наблюдателем и мыслителем. Это не мешало ему сохранить на всю жизнь мя­тежный дух молодости, нелегкий талант гражданственности, который удесятеряет силы и помогает достичь высот в научном творчестве.

Этот необычайно мягкий, «тишайший» человек умел быть и гневным, и решитель­ным. Гневным — когда ему приходилось сталкиваться с недобросовестными реше­ниями в науке, с шаблонным мышлением, догматизмом. Решительным — когда он слы­шал об «исчезновении» то одного, то другого из своих учеников, друзей, знакомых.

Он обошел все, буквально все пороги, пытаясь добиться справедливости для окле­ветанного А. Г. Дояренко — своего ученика, одного из основателей другой ветви сель­скохозяйственной науки — агрофизики.

Он никогда не мог смириться с трагиче­ским концом академика Н. М. Тулайкова. Его голос, обычно тихий, гремел с предсе­дательского места, когда на сессии ВАСХНИЛ в 1937 году скороспелые «бор­цы» пытались нажить капиталец, клевеща на уже арестованных.

1889 год

А когда преступный навет лишил свобо­ды академика Н. И. Вавилова, Прянишни­ков не побоялся во всеуслышание заявить о его невиновности. Более того, в 1942 году, через два года после ареста Н. И. Вавилова, Прянишников, используя свои права акаде­мика, выдвинул работы замечательного бо­таника на соискание Государственной пре­мии.

Ну, а для друзей и для тех знавших его людей, которые были еще слишком молоды, для того чтобы считать себя вправе назы­ваться его друзьями, он всегда оставался внимательным учителем и наставником.

Прянишников стал одним из самых вы­дающихся агрохимиков мира.

Главной темой, прошедшей через шесть десятилетий его исследовательской дея­тельности, был азот. Знаменательно, что последняя книга Прянишникова, опубликованная в 1945 году и как бы подводившая итоги всех его работ, называется «Азот в жизни растений и в земледелии СССР».

О том, что инертный и «безжизненный» элемент азот крайне необходим растениям, люди знали и раньше. Азотные удобрения, в первую очередь чилийская селитра, при­менялись не один век.

Но было известно и то, что одно из са­мых распространенных соединений азота — аммиак вредит растениям. Избыток аммиа­ка приводит их к гибели.

На этом основании делался вывод, что только нитраты, а никак не аммиак, могут быть основой азотной «нищи» растений.

Многочисленные, тонко продуманные физиологические опыты Прянишникова по­зволили ему сделать удивительный вывод: аммиак быстро поглощается и усваивается растением. Прянишников пошел дальше: он выяснил «корень зла», причину прежних ошибок. Оказалось, — дело в том, какими глазами смотреть на растение — глазами физиолога или агронома. С точки зрения чистой физиологии аммиак усваивается лучше селитры. Опыты в теплицах в веге­тационных домиках подтверждают эту точ­ку зрения. Но следующая фаза — повторе­ние опыта в естественных, полевых усло­виях. И тут обнаруживаются преимущест­ва селитры перед аммиаком. На дерново- подзолистых почвах, например, с ее по­мощью получают более высокий урожай… Какой же азот нужнее растению — в виде нитратов или в виде аммиака?

Многое, очень многое зависит не только от растения, но и от свойств среды, то есть почвы. Между ними и физиологией растения существуют сложные взаимосвязи. Если в растениях, и прежде всего в их семенах, мало углеводов, то усвоение аммиака затруднено, а его накопление вредно. Но если углеводов много, как, например, в карто­фельных клубнях, то аммиак хорошо ус­ваивается и вместе с органическими кисло­тами — продуктом окисления углеводов — становится сырьем для образования моле­кул аминокислот, из которых складывают­ся белки. Это лишь один фрагмент разра­ботанной ученым общей схемы превраще­ний азотистых веществ в растительном ор­ганизме.

Прянишников провел большие — и хи­мические, и чисто агрономические — иссле­дования «биологического» азота, то есть того азота, который накапливается в кор­нях бобовых растений; нашел и ввел в практику нашего земледелия особенно цен­ное зеленое удобрение — многолетний лю­пин. Подробно исследовал и еще одно при­родное удобрение — навоз. Сделанный Пря­нишниковым вывод — «навоз не враг мине­ральных удобрений, наоборот, чем их боль­ше, тем большее значение приобретает на­воз» — лучший ответ тем, кто упрекал уче­ного и его соратников в ограниченном при­страстии только к минеральным удобре­ниям.

Необозримо наследие Прянишникова и во многих других разделах агрохимии и аг­рономии. Он одним из первых исследовал отечественные фосфориты и установил, в каких условиях оправдано применение непереработанных фосфоритов, а когда следует использовать только суперфосфат. Он принял участие и в решении чисто тех­нологической проблемы переработки фосфо­ритов в суперфосфат…

Тысячи больших и малых открытий и находок содержатся в трудах Прянишнико­ва, его книгах и статьях, начиная от пер­вой, вышедшей из печати еще в восьмиде­сятых годах прошлого века, и до послед­ней — итоговой.

1910 год

Всю жизнь Прянишников был пылким пропагандистом чудотворной силы химии, а позднее — одним из инициаторов химиза­ции сельского хозяйства. Этот период дея­тельности ученого начался с Октября, о ко­тором сам Прянишников писал, что он в кор­не изменил «весь характер моей деятельно­сти, потому что только после него явилась широкая возможность переустройства наше­го земледелия на основах науки».

В одной из своих работ, говоря о резуль­татах применения минеральных удобрений, Прянишников сравнивал их с новым континентом, как бы всплывшим внезапно из океанских вод для того, чтобы отдать пло­дородие своих нив человеку. Он имел право на эти слова. Он сам открыл, а точнее — создал этот континент.

А. Иванов