Михаил Васильевич Ломоносов

1711-1765

Велико есть дело достигать разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура.

Бессмертен отдавший всю свою жизнь и волю людям. Его существова­ние будет продолжаться вечно, продолжаться в жизни многих поко­лений, несмотря на их непрерывную смену в бесконечном развитии человечества. И в первую очередь вечны имена и дела тех, кто смог понять и предвидеть грядущее.

В истории науки много таких славных имен. Незабываемы имена тех, кто обобщал разрозненные обрывки знания, бережно собранные и накоп­ленные предшественниками, и тех, кто сумел разглядеть неизвестное и раз­гадать новую тайну природы. Но трижды незабвенны и вечны имена про­зорливых, разглядевших в настоящем законы будущего.

I

Красной датой должен быть отмечен в календаре развития мировой науки тот далекий памятный день, в который с побережья Северного Ледо­витого океана пришел пешком учиться в Москву юноша-рыбак.

Этот юноша стал одним из величайших мыслителей мира. Было бы глубоко неправильным утверждение, что Михаил Ломоносов — великий уче­ный своего века. Он в равной мере принадлежит и нашим дням. Два века, отделяющие нас от кончины величайшего преобразователя науки, не могли заслонить того, что он дал науке и человечеству.

 

Имя Ломоносова осталось бы навсегда бессмертным, даже если бы им не было сделано ничего больше, кроме великого открытия в астрономии. Наблюдая прохождение Венеры по солнечному диску в мае 1761 года, он открыл, что «…планета Венера окружена знатной воздушною атмосфе­рою, таковою (лишь бы не большею), какова обливается около нашего шара земного…».

Излишне перечислять здесь все, что сделал Ломоносов в русской фи­лологии и истории, в географии и геологии, ботанике, металлургии, метео­рологии, физике. В каждой из этих областей знания он намного опередил свой век, и даже сегодня человеческое воображение почти бессильно пред­ставить его огромную эрудицию и всеобъемлющую широту научного пред­видения.

Совершенно особое место в творческом наследии Ломоносова занимает химия.

ІІ

Немало историков изучало жизнь и дея­тельность Ломоносова. Но когда знакомишь­ся с биографиями этого удивительного чело­века, составленными разными авторами в разное время, то невольно кажется, что они посвящены совершенно разным людям, у ко­торых по какой-то странной случайности со­впадают многие подробности жизненного пути.

У одних можно прочесть о великом поэ­те, посвящавшем свой досуг и свою прихоть занятиям разными науками, в которых, прав­да, ему удавалось сделать немало важного и полезного.

Другие с искренним сожалением расска­зывают о гениальном ученом, поневоле при­нужденном тратить время и силы, отрывая их от науки, на сочинение торжественных и похвальных слов и од по самым разнообраз­ным придворным случаям.

И, пожалуй, вполне закономерен и обос­нован до сих пор продолжающийся спор о том, кем же был Ломоносов. Может быть, правы те, кто считает его первым и великим русским поэтом, создателем русского литера­турного и поэтического языка, поэтическим предком Пушкина?

Ведь действительно поэзия занимает очень большое и важное место в его творче­стве.

Ломоносов оставил нам немало прекрас­ных, глубоко поэтических строк. Вот те, что пленили Пушкина: «Заря багряною рукою от утренних спокойных вод выводит с солнцем за собою…». Сравните их с чуждыми строю русского языка, трудно произносимыми вир­шами поэтических предшественников Ломоно­сова! «…Над тобой солнце по небу катает, смеясь, а лучше нигде не блистает.» (Тредиаковский)

…Два, казалось бы, трудно совместимых начала: науки и поэзия. Но и это не все. Много творческих сил и труда посвятил он возрождению мозаики, процветавшей в древ­ней Руси и забытой со времен падения Киев­ского государства.

Он сам создавал образцы непрозрачных цветных стекол (смальты) для мозаичных картин. Сам разрабатывал для них рецепту­ру. Организовал на собственные средства пер­вую в России фабрику мозаики. Создал школу мозаичной живописи. Он мечтал об огромном цикле картин на исторические темы, и только смерть помешала ему выпол­нить этот замысел, достойным памятником которому осталось монументальное панно «Полтавская Баталия» в старом здании Ака­демии наук.

III

Кем же все-таки был Ломоносов? Быть может, он был гениальным дилетантом, с оди­наковым интересом и равным успехом зани­мавшимся всем чем угодно, что привлекало его внимание в данный момент? Или же эта великая жизнь была посвящена чему-то еди­ному, главному, что было для нее основным и что объединяло ученого, художника и поэта?

Этот вопрос, естественно, очень труден и спорен, и в разное время на него давали разные ответы.

И несомненно, что единственный, кто мо­жет правдиво ответить на подобный вопрос,— это сам Ломоносов, и к нему нужно обра­щаться с такими сомнениями. Но спрашивая, необходимо внимательно вникать в ответы, ничего не пропуская, тщательно анализируя и стараясь в многогранности найти то самое важное, что едино и общо для его жизни и деятельности.

Большой знаток Ломоносова, человек сходный с ним по разносторонности научно­го творчества, кипучей энергии и размаху, наш современник академик Александр Ев­геньевич Ферсман утверждал, что «в Ломоносове боролись два разных человека. Один был классик и точный исследователь; многие годы в своей лаборатории он готовил длин­ный ряд цифр, и надо поражаться той точ­ности, с которой он добывал основные вели­чины для построения своих выводов. Но на­равне с классиком, экспериментатором, исследователем в Ломоносове был другой человек. Это был поэт, богатый фантазией, интуи­цией, вдохновением, горящий идеями. В про­тивоположность спокойному и медленному развитию своих мыслей, этот человек мешал терпеливой разработке отдельных вопросов, в нем одни идеи бурно сменялись другими, его влекло к большим мировым проблемам… В этой борьбе гениального           натуралиста-исследователя и поэта-романтика рождается все своеобразие фигуры великого помора, чело­века, пришедшего из народных масс, творца новых наук и новых идей, на столетия опе­редившего свой век, гениального мыслителя и великого гражданина нашей родины…».

Несомненно, что в этом портрете много правильного, и прежде всего верно указание на противоречивость мятущейся натуры Ло­моносова, на его внутреннюю борьбу.

Противоположного по существу мнения держался лучший, пожалуй, знаток Ломоно­сова и его времени — академик Сергей Ива­нович Вавилов, инициатор и организатор пре­красного памятника Ломоносову — музея его имени. Он считал, что «великий русский эн­циклопедист был в действительности очень цельной и монолитной натурой» и указывал на глубокое слияние «в одной личности ху­дожественно-исторических и научных интере­сов и задатков»…

Что же верно? Яркая картина внутрен­ней борьбы классика и романтика, ученого и поэта, нарисованная Ферсманом, или цель­ный и могучий образ борца в науке, по мне­нию Вавилова?

Что было самым главным в работе уче­ного? О чем, самом для него важном, писал поэт? Как работал художник?

ІV

Анализируя поэтическую сторону твор­чества Ломоносова, необходимо отстранять все то, что было навязано поэту жестокими требованиями времени и придворного поло­жения. Никакого значения, даже, вероятно, и для историка, не имеют бесчисленные «над­писи»; их бессмысленность угнетала самого Ломоносова, который неоднократно, но тщет­но пытался избавиться от обязанности их со­ставлять. Потеряли свое значение, не выдер­жав испытания в веках, его драмы и поэмы. Только биографам интересны теперь его са­тиры.

Испытание временем беспощадно, но без­ошибочно. Чтобы решить, что было самым важным для поэта, во что он вложил всю свою душу, необходимо, конечно, в первую очередь обращаться к тому, что и теперь, че­рез два столетия, не потеряло своей художе­ственной ценности для нас, далеких потом­ков и наследников Ломоносова.

С наибольшей же страстностью, с наи­большей драматической силой созданы им произведения на самую, казалось бы, прозаи­ческую тему. В них вложена вся творческая сила его огромного поэтического таланта. И нельзя ошибиться в том, что именно они — вершина поэтического творчества Ломоносо­ва. Они настолько выделяются, что выбор здесь однозначен.

Это «Слово о пользе Химии» — один из прекраснейших образцов мировой поэтиче­ской прозы. Это «Письмо о пользе Стек­ла» — страстная остро полемическая поэма, в которой с неповторимой силой выражены Ломоносовым основы его научного мировоз­зрения.

Оба эти произведения, несомненно, луч­шие по поэтической образности, поистине фи­лософской глубине мыслей и ясности изло­жения позволяют понять и все его литера­турное творчество. В них вложено его науч­ное мировоззрение и выбранная для этого поэтическая форма была оправдана и необхо­дима в условиях того времени.

Очень важно для понимания сложной натуры великого энциклопедиста, что оба его программных произведения посвящены «бли­жайшей служительнице и наперснице» при­роды — химии.

Мысли, выраженные Ломоносовым в «Слове», по существу остаются злободневны­ми и в наши дни настолько, что было бы не­бесполезно перечитывать его почаще каждому исследователю и в первую очередь химику, чтобы не забывать о том, что

«Науки художествам путь показывают; художества происхождения наук ускоряют. Обои общею пользою согласно служат».

Ломоносов излагает в «Слове» целую программу познания тайн природы, отводя в ней первое место химии:

«…прекрасные натуры рачительный любитель, же­лая испытать толь глубоко сокровенное состоя­ние первоначальных частиц, тела составляющих, должен высматривать все оных свойства и пере­мены, а особливо те, которые показывает бли­жайшая ее служительница и наперснииа и в самые внутренние чертоги вход имеющая химия, и когда она разделенные и рассеянные частицы из растворов в твердые части соединяет и по­казывает разные в них фигуры, выспрашивать у осторожной и догадливой геометрии, когда твердые тела на жидкие, жидкие на твердые переменяет и разных родов материи разделяет и соединяет, советывать с точною и замысло­ватою механикою, и когда через слитие жидких материй разные цветы производит, выведывать через проницательную оптику. Таким образом, когда химия пребогатыя госпожи своея потаен­ные сокровища разбирает, любопытный и не­усыпный натуры рачитель оные через геометрию вымеривать, через механику развешивать и через оптику высматривать станет, то весома вероятно, что он желаемых тайностей достигнет».

Простое обычное стекло — для Ломоно­сова становится поводом для создания заме­чательного гимна науке: «Пою… в восторге похвалу не камням дорогим, не злату, но стеклу!». И в самом деле, роль стекла в жиз­ни человека необозрима. Оно служит освеще­нию и защищает от холода. Оно помогает глубоко проникнуть в тайны природы. Раз­двигает границы познания, и человек стано­вится равным полубогу. Стеклянные бусы приводят поэта к гневному протесту против рабства. Стеклянный объектив телескопа — к острому и саркастическому спору с против­никами гелиоцентрической системы мира. Естественнонаучные мотивы пронизывают буквально все литературное творчество Ло­моносова.

V

Великой гордостью полон рассказ Ломосова в письме к знаменитому современнику ученому-математику Леонарду Эйлеру о ре­зультатах исследований в области природы цвета:

«В течение трех лет я был весь погружен в физико­химические испытания, предпринятые для раз­работки учения о цветах. И труд мой оказался не бесплодным, так как кроме результатов, полученных мною при различных растворениях и осаждениях минералов, почти три тысячи опы­тов, сделанных для воспроизведения разных цветов в стеклах, дали не только огромный ма­териал для истинной теории цветов, но и при­вели к тому, что я принялся за изготовления мозаик».

Труд, вложенный в теоретическое исследование природы цвета твердого тела, не мог для Ломоносова завершиться только выяснением истины, законным удовлетворе­нием ученого, разгадавшего тайну природы и нашедшего в этом награду своей долгой и тяжелой работе. Он приступает к еще большему труду по практическому прило­жению результатов теории:

«Изобрел все составы к мозаичному делу, для чего сделал больше четырех тысяч опытов, коих не токмо рецепты сочинял, но и материалы своими руками по большей части развешивал и в печь ставил… И сверх сего мозаичное художество, как делать из оных составов картины живописные, великими и неусыпными трудами привел в со­вершенство против римского, чего там больше двухсот лет доходили».

Еще большей гордостью за могущество химии звучат слова Ломоносова о победе ее в соревновании с природой:

«Искусством выкрашенные стекла добротою цвета природных камней много выше изобретены и впредь старанием химиков большего совершенства достигнуть могут…

«Итак, не тщетно нынешние мастера художество на­туре предпочитают, которое меньшим трудом и иждивением лучшее действие производит».

Так ученый-химик раскрывает истоки своего художественного творчества. Он про­ходит логически неизбежным путем от теоре­тического исследования большой физико-хи­мической проблемы к ее практической про­верке и, наконец, к применению. Историче­ские условия заставляют его проходить весь этот путь самому. Немного в истории челове­ческой культуры можно найти случаев, когда искусство художника представляет собой за­мечательный результат «внедрения» дости­жений исследователя!

VI

«Велико есть дело достигать… разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура, странство­вать размышлениями в преисподней, проникать рассуждением сквозь тесные расселины и веч­ною ночью помраченные вещи и деяния выво­дить на солнечную ясность».

К этим чудесным словам, образно пере­дающим призвание ученого, наше время мо­жет добавить, что Ломоносов взором своего разума проникал и через столетия. Великий энциклопедист, он немало сделал почти для всех отраслей знания. Но есть одна область, в которой Ломоносов сыграл особую роль — это физическая химия. Ее развитие он пред­определил вперед на два столетия.

«Опыт физической химии», «Элементь математической химии», «Введение в истинную физическую химию», «Планы курса физической химии»… поразительна в этом крат­ком перечне работ Ломоносова его обыденность с точки зрения нашего современника. Этот перечень (его можно сильно расширить) легко принять, например, за список пособий для студентов последнего курса химического факультета, необходимых для подготовки к экзаменам в сессию 1965 года.

Но ведь перечисленные работы Ломоносова были выполнены им в XVIII столетии, когда не только не было, а не могло еще быть самого понятия физической химии.

Первый в мире курс физической химии был прочитан Ломоносовым в 1752—1753 го­дах. Грубой ошибкой было бы считать, что Ломоносов два столетия назад всего лишь произнес совпадающее с современным назва­ние новой науки и что содержание его физи­ческой химии имеет мало общего с современ­ным.

Нет, разрабатывая проблемы новой нау­ки, он изучал скорость физико-химических процессов и кинетику реакций. Он испыты­вал действие на вещество температуры и дав­ления. Исследовал вязкость, изучал явление капиллярности, форму и плотность кристал­лов, образование и свойства растворов, теп­ловые эффекты при растворении.

Физическая химия Ломоносова заключа­ла в себе все то, что стало главным содержа­нием этой науки через полтора столетия, ко­гда она заново возникла в конце XIX века.

VII

Естествознание начала XVIII века было еще основано на уже пошатнувшемся к тому времени фундаменте средневековой схоласти­ки: природа всегда была и будет такова, ка­кой она создана… Множество таинственных и невесомых материй — флюидов существует в мире. Они неудержимы и непостижимы. Их переходом из одного тела в другое объяс­няется все, что непонятно,— теплота, горе­ние, электрические явления, световые, маг­нитные. В тепловых процессах переходит теплотвор, флогистон — в химических…

Естествознание было скованно метафи­зикой.

И немалым мужеством нужно было обла­дать, чтобы в те времена учить:

«Теердо помнить должно, что видимые телесные на земли вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим, но великие происходили в нем перемены… На­прасно многие думают, что все, как видим, сна­чала творцом создано; будто не токмо горы, до­лы и воды, но и разные роды минералов про­изошли вместе со всем светом; и потому-де ненадобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест раз­нятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно, и нату­ральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучась наизусть три слова: бог так сотворил, и сие дая в ответ вместо всех причин».

И великий материалист Ломоносов стре­мится найти подлинные причины всего, что происходит в бесконечно многообразном и бесконечно изменяющемся мире.

«Доказано мною прежде сего, что элементарный огнь аристотельский или, по новых ученых штилю, теплотворная особливая материя, кото­рая, из тела в тело переходя и странствуя, ски­тается без всякой малейшей вероятной причины, есть один только вымысел».

Гордость звучит в этих словах Ломоно­сова и эта гордость вполне оправдана. Он создал по существу новый принцип — хими­ческой атомистики. Он первым ввел понятие молекулы (корпускулы), отличая это понятие от атома (элемента). Он первым в мире понял подлинную природу теплоты и дока­зал, что она определяется «внутренним дви­жением частиц, тела составляющих». Им установлен великий закон природы — закон неуничтожаемости материи и движения. В яс­ной и отчетливой форме этот закон был впер­вые им сформулирован в знаменитом письме к Леонарду Эйлеру. Он писал своему другу 5 июля 1748 года:

«Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела от­нимется, столько присовокупится к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте… Сей всеобщий есте­ственный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело движущее своею силою дру­гое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».

Много лет посвятил Ломоносов разра­ботке и доказательству закона сохранения. В отчете за 1756 год об опытах, проведенных им в Химической лаборатории, Ломоносов сообщает о результатах экспериментальной проверки закона сохранения материи:

«Деланы опыты в заплавленных накрепко стеклян­ных сосудах, чтобы исследовать: прибывает ли вес металла от чистого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес сожженного металла остается в одной мере».

Закон Ломоносова — истинный закон природы, стал той основой, которая объеди­нила различные, разделенные до его откры­тия области познания природы и прежде все­го химию — учение о веществе и физику — учение о движении.

Первый в истории шаг в этом направле­нии принадлежит самому Ломоносову. Он положил начало преобразованию науки и в первую очередь химии, «ближайшей служительницы и наперсницы натуры, в самые сокровенные чертоги ее вход имеющей».

Он вводит в химию весы, как основной метод исследования. Он первый сознает от­четливо значение чистого вещества:

«Нужные и в химических трудах употребительные материи сперва со всяким старанием вычистить, чтобы в них никакого постороннего примесу не было, от которого в других действах обман быть может».

Одним из первых он применяет в химии микроскоп и выполняет микрохимические ис­следования. Он установил понятие о скоро­сти химических реакций. По удачному выра­жению биографа, Ломоносов ввел в химию не только весы, но и часы.

На здании первого научного института, созданного советской страной сразу после революции — института физической химии им. Карпова, начертаны слова Ломоносова: «Бесполезны тому очи, кто желает видеть внутрен­ность вещи, лишаясь рук к отверстию оной. Бесполезны тому руки, кто к рассмотрению открытых вещей очей не имеет. Химия руками, математика очами физическими по справедливо­сти назваться может».

Эти слова передают глубокую идею о единстве наук, познающих мир. И вершиной научного творчества Ломоносова стала со­зданная им новая наука — синтез физики и химии, преобразованных «законом сохране­ния»,— физическая химия.

«Моя химия — физическая» — говорил сам Ломоносов.

VIII

Оба они были неправы, наши славные современники, горячо любившие Ломоносо­ва, ученый-поэт и ученый-классик, чьи сужде­ния были приведены выше. Изучая Ломоно­сова, они невольно наделяли его своими соб­ственными чертами.

Ломоносов сложен и многогранен, един и полон противоречий. Но он прежде всего ученый и принадлежит он прежде всего со­зданной им новой науке — физической химии.

Чтобы понять Ломоносова, неустанного борца и искателя истины, нельзя отрываться от жизни Ломоносова-человека. И тогда раскрывается трагическая сторона его образа.

Он был одинок. Его гений опередил на столетия своих современников и, кроме неустанного стремления к познанию мира, вто­рой движущей его силой была горячая лю­бовь к родине и людям.

Очень много должен был успеть сделать Ломоносов — гениальный ученый, а груз, ло­жившийся на плечи человека, был непосилен. В том и заключалась трагедия Ломоносова, что для него было недостаточно найти исти­ну, ее нужно было передать людям и заста­вить ее людям служить. И он должен совме­стить в себе множество разных и несовмести­мых жизней. Он создает новую науку. На­ходит ее теоретические основы (что уже требует всей жизни человека!) и сам разра­батывает ее практические применения:  физико-химик становится металлургом, геологом, географом, метеорологом. Ученый становится и инженером, и художником, и поэтом, и фи­лологом, чтобы передать истину людям. Тра­гедия Ломоносова и в том, что он понимает — некому воспринять знания. И он настойчиво добивается создания университета, с тем чтобы могла «собственных Платонов и быст­рых разумом Невтонов Российская земля рождать».

Трагедия Ломоносова — это трагедия ге­ния, ограниченного человеческими силами в воплощении своих идей.

Существует мнение, что идеи Ломоносо­ва якобы не оказали влияния на последую­щее развитие мировой науки, что его откры­тия остались неизвестными и были забыты. Это не более как легенда, но она усиливает трагический облик Ломоносова.

Он сыграл выдающуюся и признанную роль в развитии науки. Его работы были до­статочно широко известны за пределами Рос­сии. Он переписывался с крупнейшими учены­ми других стран и был избран членом Швед­ской и Болонской академий наук. Но нельзя забывать, что далеко не все в творчестве ге­ния было понятно и доступно его современ­никам.

Прекрасен образ нашего великого предка. Через столетия доносится к нам его добрый, приветливый и дружеский голос:

«Веселитесь, места ненаселенные, красуйтесь, пустыни непроходные: приближается благополучие ваше. Умножаются очевидно племена и народы и пос­пешнее прежнего распространяются; скоро укра­сят вас великие городы и обильные села; вместо вояния зверей диких наполнится пространство ваше гласом веселящегося человека и вместо терния пшеницей покроется. Но тогда великой участнице в населении вашем, химии, возблаго­дарить не забудьте, которая ничего иного от вас не пожелает, как прилежного в ней упраж­нения, к вящему самих вас украшению и обо­гащению».

Это — пророческие слова. Они обращены к нам и звучат заветом нашему времени. За­вет этот будет выполнен.

И. В. ПЕТРЯНОВ